Убийство на 45 оборотах - Страница 21

«Он, наверное, радуется, что мы в его власти», — говорила Ева с легкой иронией, демонстрируя таким образом свою отвагу. Или просто брала Лепра под руку: «Что за жизнь ты ведешь по моей милости!»

— Да что ты, — возражал Лепра. — Это я во всем виноват.

И снова между ними пробегали искры любви. Он обнимал ее:

— Ева, дорогая моя, ты меня еще любишь хоть немного? Ты понимаешь, что я бы все отдал, лишь бы прекратить этот кошмар?

— Ну конечно, милый. Да какой это кошмар? Ничего, мы из него выберемся. Давай пройдемся…

Они вновь выходили на многолюдные улицы, где так любила бродить Ева. Останавливаясь у витрин, рассматривали мебель, драгоценности, ткани. Как-то вечером Ева сжала его руку и потянула прочь, но он все-таки успел прочесть на флаконе духов узенькую этикетку: «Я от тебя без ума» — такое название получили новые духи Диора. Ева отказалась от прогулок.

— Ты можешь заявить протест Мелио, — сказал Лепра. — Я вообще не знаю, есть ли у него на это право.

— Зачем? — прошептала Ева. — Как я буду выглядеть, если заявлю протест?

Ева хотела играть по правилам, это было ее кредо. И все-таки Лепра задал ей вопрос, который неотступно преследовал его:

— Ты еще любишь своего мужа?

— Я уже сказала тебе: нет.

— Так почему тебя так задевает эта песня?

— А тебя?

— Меня не задевает, — возразил Лепра.

— Не ври. На самом деле мы оба боимся, потому что каждый раз вспоминаем сцену в Ла Боле.

— Мы боимся, потому что недостаточно любим друг друга. Ты изменилась… Почему?

Они сидели на террасе кафе перед Бельфорским львом. Тут никто не обращал на них внимания.

— Ты все-таки ребенок, — сказала Ева. — Ты считаешь, что я недостаточно тебя люблю! Я тут торчу только ради тебя. Мне ничего не стоит уехать в Италию или в Португалию — ни почты, ни пластинок… покой… Не так ли? И ты еще недоволен?

— Нет, — сказал Лепра.

Он понял, что она в ярости, но он этого и добивался. В такие минуты рад потерять то, что любишь.

— Мне не нужно твое самоотречение. Только твоя любовь.

Ева не отвечала. Она пыталась сохранять спокойствие. И все-таки надела темные очки. Тогда Лепра решился.

— Ева, — прошептал он, — выходи за меня замуж. Ну, обещай хотя бы, что выйдешь за меня, как только мы сможем по закону…

Она горько усмехнулась.

— Вот тут нас и начнут подозревать. Ты соображаешь, что говоришь?

— А что тут такого — мужчина предлагает руку и сердце своей… своей подруге. Подумаешь, событие!

— Ты спятил, дорогой! Нет, он совершенно спятил!

Лепра упорствовал. Он дрожал от захлестнувших его чувств, как, бывало, в свои лучшие дни, когда музыка еще могла завладевать им.

— Значит, ты не понимаешь, что я больше не могу так жить. Я звоню тебе, да… Мы ходим в рестораны по вечерам, но что это такое… только час мы вместе. Все остальное время я сам по себе, ты сама по себе. Мы как чужие люди. Между нами стоит Фожер… более чем когда-либо. Вот почему мне страшно. Есть только один ответ на все эти идиотские пластинки… Поверь мне, я долго думал. Ты должна выйти за меня…

— Закажи мне еще кофе, — сказала Ева.

— Что? Ладно. Как хочешь. Официант! Два кофе.

Он раздраженно вынул из кармана сигареты. Ева протянула ему зажигалку.

— Извини меня, — пробормотал он.

— Ты закончил? — спросила она. — Я могу теперь сказать? Послушай… Я никогда не выйду замуж. Я и не должна была никогда выходить замуж. Я слишком люблю любовь.

— Глупости.

Он скорее догадался, чем увидел, как сверкнули ее глаза за темными стеклами.

— Когда я хочу, я могу быть терпеливой. Я тоже долго думала. Я никого так не любила, как люблю тебя. Женщине не так-то легко в этом признаться. Но именно поэтому я и не могу стать твоей женой. Чего бы ты хотел? Чтобы мы каждую минуту были вместе? Занимались любовью с утра до вечера? Чтобы я в тебе растворилась без остатка? Нет, дорогой. Любовь — это…

Она задумчиво отпила кофе.

— Это какая-то ностальгия… не хочу впадать в литературщину, но мне кажется, именно ностальгия… И именно потому, что я тебя люблю, мне необходимо иногда тебя бросать… или причинять тебе боль… забывать тебя… замещать другим…

— Ева, умоляю!

Она наклонилась и, почти касаясь его плечом, проговорила:

— Успокойся, Жанчик. Поговорим разумно. С тобой я такая, какая есть на самом деле. Мне кажется, может, потому что я по природе своей бродяга и дикарка, настоящая любовь должна всегда самоуничтожаться. Если она сопротивляется, тогда…

— Но ведь она сопротивляется, — перебил ее Лепра. — Уверяю тебя…

Она закрыла ему рот рукой.

— Да, ты в любви эгоист, завоеватель. Ты любишь как мужчина… как Морис.

— Как ты хочешь, чтобы я тебя любил?

— Вот оно. Надо, чтобы ты согласился любить, не играя при этом никакой роли, ничего не ожидая взамен… Как тебе объяснить? Надо, чтобы ты был самим собой, не более того.

— Но я не играю никакой роли.

— Ты не понимаешь.

— Ты сама…

— Да нет же. Ты бесконечно рассказываешь себе нечто, что может тебя возбудить, играешь в это. А как только я тебе говорю, какая я есть на самом деле, ты отвергаешь меня, переживаешь.

— У тебя все очень сложно.

В кафе вошел слепой. Под мышкой он нес скрипку.

— Пошли отсюда, — сказала Ева.

Слепой поднес скрипку к подбородку и заиграл мелодию Фожера.

— Это уже ни в какие ворота не лезет, — буркнул Лепра.

Он расплатился и под руку вывел Еву из кафе.

— Теперь, разумеется, я должен тебя покинуть?

— Может, зайдешь ко мне? — спросила Ева.